Покинутые...
Было бы неплохо, если бы люди, которые накладывают на себя руки, не предупредив вас об этом, поняли бы раз и навсегда, что они не оставляют по себе ни сожаления – подлинного сожаления – ни угрызений совести. Это именно они слетели с катушек, вот и все. Остается ощущение спектакля, или даже попытки спектакля, обреченного на провал.
Из-за нее друзья, которые имеют ко всему этому отношение, какова бы ни была их подлинная скорбь, больше озабочены, как объяснить другим то, чего они не понимают и чего не могут понять: «Ты же знаешь, какой она была», короче, они озабочены созданием прочного алиби, а не оплакиванием. Неправда, что люди не Могут снова подняться после неудачной попытки, если можно так выразиться. Неправда, что есть такие, которые рождаются самоубийцами. Я думаю, это просто привычка привлекать к себе внимание разными уловками – и ничего другого. Но настоящий-то кошмар начинается Для тех, кто остается здесь, и кошмар этот – слово «если». Условность, условное наклонение и его спряжение всегда наводили на Меня величайшую тоску. Для меня все эти «если бы я знал», «если бы понимал», короче, все эти «если» были всегда чем-то мертвым, потому что, если знать заранее о том, что доведется пережить, – это поневоле становится неприемлемым. Если ты знаешь, почему живешь, почему кто-то, кого ты любишь, умирает, или еще глупее, кто-то, кого ты любишь, тебя разлюбил, значит, ты знаешь все на свете! Самое ужасное для друзей самоубийцы – это «если», повторенное много раз и категорически зафиксированное, во всяком случае, утвержденное во времени и пространстве: «Это идиотизм, мы расстались с Ним в три, он был в полном порядке. Если бы я знал… „ „Какой идиотизм, я видел его в кафе, он был такой загорелый, помахал мне рукой. Если бы… „ Множество мелких воспоминаний, которые все несут вам, превращается в скопище призраков, твердо решивших содрать с вас кожу до костей. Воспоминания располагаются на своих местах, а значит, делаются невыносимыми. Потому что, если я прочитаю в газете, что ОН погиб в автокатастрофе (кажется, это наиболее употребительный способ уйти из жизни) – тогда, что ж, в соответствии с теми отношениями, которые были у меня с Ним, я бьюсь об стенку головой или звоню его матери, рыдаю или говорю какую-нибудь глупость вроде: „Бедный …, он плохо водил машину“. Но если Он решил, что не стоит продолжать свою жизнь, а значит, в какой-то степени и мою, поскольку я говорю о друге, если никто ему в этом не помешал – ни его друзья, ни мои, ни я сама, и он лежит где-то мертвый и застывший – я, в конце концов, начинаю думать, не было ли у него на это причин, у Него, одного из многих. С чем совершенно не считаются, расставаясь с жизнью, – это не только с душевными переживаниями людей, с их нежностью к вам, с чувством ответственности за вас, но и ни во что не ставят те причины, которые побуждают их жить, а если кто и подумает об этом – разве что испустит вздох или ударит кулаком по столу, а порой устремит затуманившийся взор на какой-нибудь сад, какого-нибудь человека или вспомнит о каком-нибудь замысле, пусть даже самом глупом. Все это бросают оземь. Самоубийцы очень мужественны и очень виноваты. Мне определенно хочется осудить их, хотя как я могу судить кого бы то ни было? Но соблюдение определенных приличий, например подстроенный несчастный случай и, разумеется, в одиночестве, мне представляется более гуманным, более обходительным – слово, которое заслуживает доверия и за это оно мне нравится – чем таким образом швырять вам в лицо собственный труп, как бы говоря: „Вот видишь, ты ничего не сделал, чтобы помешать этому“. А теперь пусть меня оставят в покое мои друзья – неврастеники, пусть поставят в свои миникассетники пленку с Шуманом, Вагнером, едучи в своих „Феррари“, но, ради всего святого, пусть они делают именно так. Давайте будем порядочными, хоть немного!… Это вовсе не значит, что жить как живется – не порядочно. Пусть они избавят нас от своих таблеток, выстрелов, удушения газом, который так отвратительно воняет, пусть избавят нас от всего этого и окажут милость – пусть позволят нам думать, что жизнь для них была полна очарования, красоты, страсти, что она прервалась по трагической случайности, и что теперь, лежа в земле, закрытые травой, они все равно хотят быть здесь и наслаждаться ею. Мне кажется, это было бы маленьким подарком для тех, кого ставишь под удар. Я вовсе не хочу произносить на эту тему никаких нравоучений, потому что как всякий другой, как всякая собака в цирке, на которых мы так похожи, я тоже прыгала сквозь горящие и позолоченные кольца этого искушения, как все, испытывала страх и желание и, как все, сама, добровольно, увеличивала число этих колец и трамплинов в разное время жизни. Потом что-то произошло-то ли подобный образ действий разонравился, то ли я и моя жизнь стали мне больше нравиться, то ли, что уж и вовсе глупо, появился страх – когда надо и когда не надо. Столкновения людей с собственной смертью, есть ли оно вообще? А может с ней сталкиваются все, кто остался жить дальше…
Опубликовано: 16.05.2006 Просмотров: 6870
Раздел: Проза о любви
Раздел: Проза о любви
Еще Проза о любви:
Комментарии
Показано 1 из 1
goldenlock 16 Мая 2006 | |
Просто человеку так легче. Гораздо проще написать мемуар, пестрыми красками нарисовать в воображении ход похорон, скорбные лица окружающих, их жалость в глазах и голосе. А еще проще довести жизнь до такого состояния, когда иного выхода просто нет, а, может, и есть, но интереснее заглянуть по ту сторону бытия. Увлекательнее и, как кажется, менее болезненно пойти против Создателя и отнять жизнь своими же руками, пускай и самому себе. Безусловно, нельзя осуждать тех, кто уже совершил подобную ошибку, но как насчет тех, кто грозится покончить собой?
|
|
Добавить комментарий
2003-2024 © LoveHelp.ru
Использование материалов сайта возможно только с указанием активной ссылки LoveHelp.ru
Использование материалов сайта возможно только с указанием активной ссылки LoveHelp.ru